«Время любить и время умирать» — американский фильм режиссера Дугласа Сирка, снятый по роману Э.М.Ремарка «Время жить и время умирать» в 1958 году. Экранизация увидела свет спустя 4 года после публикации самого произведения, а писатель в кинокартине сыграл роль профессора Дугласа.
Первые кадры. Ветка цветущей сакуры с распустившимися цветами. Смена титров. Голубое небо мрачнеет, цветы облетают, идет снег. Заснеженная ветка, сугробы и набухшие темно-синие тучи. Так же жизнь и смерть, сменяющие друг друга, замыкаются в единую ленту времени, не имеющую конца. Но что если на жизнь дано всего три недели, а за их чертой — смерть, облаченная в войну?
1944 год. Дела на фронте для немецкой армии складываются плачевно, солдаты отступают на те рубежи, которые победно занимали еще недавно. «Кажется, наконец-то весной запахло», — замечает кто-то. Только весна на войне — это не зелень трав и не цветы, а трупы, вылезающие из-под растаявшего снега. Палитра кадров светло-серая, даже бурый цвет слякоти размазывается, передавая обреченность. Никто из немцев, кроме фанатика Штейнбреннера, не верит в победу Третьего Рейха. Главному герою Эрнсту Греберу дают отпуск, и у него появляется возможность «на три недели забыть, что есть война». Для главного героя наступает время любить.
В одной из песен Дельфина есть такая строчка: «надежда — самообман, но это все, что у нас есть». В военное время человек особенно нуждается в надежде: многие, как Эрнст, мечтают вернуться в тот дом, который они оставили перед тем, как уйти на фронт. Тот дом, который воплощает собой не тронутый войной уютный мир, где человека ждет семья и где довоенное прошлое, как снотворное, подарит хоть на несколько недель ощущение безопасности. Стоит ли говорить, что Гребер, как и многие, вернулся в город бомбежек и неизвестности. Парадоксально, но вопрос о том, живы ли его родители — и есть та необходимая надежда, которая то тает, то воспламеняется, но держит главного героя на плаву. Надежда — это лекарство против войны, которое одновременно сжигает изнутри и исцеляет, потому что вера дает человеку смысл жить.
Другим лекарством главного героя стала Элизабет Крузе, которую молодой человек встречает случайно, стараясь выяснить что-либо о родных. Отец Элизабет — врач, когда-то лечивший семью Гребер, был арестован Гестапо за свои взгляды. Девушка переняла семейный бунтарский дух: когда звучит сирена, она не бежит в бомбоубежище, а начинает поливать петрушку, растущую у нее на балконе. «Просто я не хочу бояться. Я должна что-то делать. Даже если это что-то жалкое, смешное. Чтобы сохранить немного личной свободы», — делится она с Эрнстом. Образ Элизабет — это мир, который упорно прорастает сквозь военный пепел, перебивая своей тягой жить смертельные угрозы времени. Ее бежевое пальто ярче цвета грязи под сапогами солдат, ее желтый бадлон как бы не дает темноте поглотить город. Она светится детским упрямством и нелепыми выходками, а Эрнст не дает ей потухнуть. Потому-то Эрнст и Элизабет так нужны друг другу.
Жизнь в городе можно рассматривать в двух состояниях: сомнительный мир, где люди боятся доверять друг другу и постоянно испытывают нужду, и время бомбежки, когда жителей, спрятавшихся в подвалах, сплочает страх. Однако даже в подвале «жизнь берет свое». Эти состояния отражает музыкальный фон. Марш и сирена — два звуковых сопровождения фильма, где первый неправдоподобен, глуп, слишком радостен и величав, а потому контрастирует с действительностью. Ноты победного Третьего Рейха смешны своим упрямством, и марш, вместо того, чтобы воодушевить людей, заставляет скептически усмехнуться. Сирена же глубокая и пронзительная, она голос смерти, к которой безразличен Эрнст, когда ищет свою любимую около пострадавшей от бомбежек фабрики, на которую упрямо смотрит несломленная Элизабет. Сирена проверяет людей на прочность, открывает их истинное «лицо».
Людям есть что противопоставить войне, как на фронте, так и в городке. Иммерман — в переводе с немецкого «всегда человек» — товарищ Гребера на войне, погибающий в тот момент, когда хочет достать бочку пива. Абсурд? Нет. Этот ход режиссера показывает бессмысленность войны, в которой пиво волнует больше обыденных бомб. Профессор Дуглас — герой мира, бывший учитель Гребера, живущий в полуразрушенном музее. Он сам недавно вышел из концлагеря, но укрывает серба, за которым гоняется Гестапо, рискуя собственной жизнью. Абсурд? Нет. В шахматах это назвали бы матом войне, ведь королем на стороне жизни выступает человечность.
Важная деталь, возвращающая к началу фильма — расцветающее дерево, цветы которого распустились раньше срока из-за тепла от сгоревшего неподалеку дома. Его корни вывернуты, ствол полусухой, но оно все равно продолжает жить. Цветы — символ нового начала, весны. «Просто продолжать жить, как будто ничего не было». Три недели отпуска, данные Эрнсту, бесценны, потому они своего рода аванс. Прошлое главных героев представляет собой мирные воспоминания, полные тепла и любви. Но его не вернуть, да и взгляд на то время был переосмыслен из-за военного раскола. Будущее у Эрнста предопределено, его заберет война. Остается настоящее, в котором уже изменившиеся главные герои строят идеальный мирок из скорлупок прошлого мира, еще возможный где-то на забытой богом земле. Островок жизни особенный тем, что в нем можно найти все то, что до войны не ценилось. Поход в ресторан, выбор платья, ночь вдвоем. Роскошь — запоминать года по винам, а не по войнам. В реалиях, «где все разрушено бомбами и ненавистью», два человека находят любовь, как силу жить.
Пределом мечтаний Эрнста и Элизабет становится домик, не разрушенный ни одной бомбой. Там, как в миниатюре, все довоенное. Гороховый суп, маленькая хозяйка. И двое влюбленных с мечтами о будущем. В этом идеальном мире обретается безопасность, там Эрнст оставляет Элизабет, отправляясь умирать на бессмысленной войне. Первый военный кадр — накренившийся деревянный крест с солдатским продырявленным шлемом — как бы еще раз предрекает судьбу молодого человека.
Эрнст изменился за три недели жизни. В начале фильма он по приказу расстреливает неповинных ни в чем людей, хоть и противясь этому, но выполняя приказ под предлогом отсутствия выбора. В конце же он, очеловеченный, убивает фанатика Штейнбреннера, готового устроить смерть невинных людей. Гребер отпускает пленных на свободу, давая им шанс выжить. По злой иронии судьбы пуля одного из отпущенных партизан становится роковой для главного героя.
«Надежда — самообман, но это все, что у нас есть». Умирая, Гребер держит письмо от любимой, в котором та сообщает, что ждет ребенка. Его убивают, но новая жизнь дает надежду против бесчеловечного военного террора. Титры. Сакура под дождем. Настало время умирать.