Иногда я жалуюсь на то, что делю комнату с сестрой, и личного пространства мне не хватает. А каково жить в одной комнате целой семьей? А если за стенкой студенты, которые курят в форточку и на гитаре допоздна играют? А на кухне постоянно пахнет кислой капустой? А ванной комнаты нет вообще? Не похоже на комфортные условия. А между тем, так был устроен быт большинства ленинградцев с начала прошлого века. Выставка «Коммунальный рай или близкие поневоле», открытая в Особняке Румянцева с декабря 2016 года, рассказывает об этой жизни.
От залов с основной экспозицией музея нужно подняться по узкой лестнице на площадку. Там обитая дерматином, самая обыкновенная дверь в квартиру. Смотрительница музея открывает ее своим ключом, и я оказываюсь в выставочном пространстве. Планировку этой коммуналки не переделывали с тех пор, как жильцов расселили в 1995 году. Длинный «коридор-кишка», оканчивающийся пространством, где раньше был туалет. Череда дверей с левой стороны и глухая стена без окон с правой. Этот стандартный коммунальный каркас наполнили экспонатами из фондов Государственного музея истории Санкт-Петербурга, которые отражают быт самых разных жильцов такой квартиры. Мебелью, посудой, образцами телефонов, фенов, дверных звонков разных десятилетий двадцатого века. Кроме туалета и кухни в квартире четыре комнаты, которые рассказывают о разных социальных группах: «бывших», «приезжих», «неформалах», «художниках».
«1 марта 1918 года Петроградский Совет принял декрет, ограничивающий жилищные права буржуазии» — с этой фразы на информационном стенде начинается история «бывших». Обладателей многокомнатных квартир «уплотняли», к ним подселяли рабочих, госслужащих, целые многодетные семьи. В этой комнате еще заметны остатки дореволюционной роскоши: изящный шкаф с фарфоровой посудой, тяжелые шторы с бахромой, трюмо и часы с маятником. Те вещи, которые удалось сохранить после освобождения площади для новых соседей.
Вторая комната принадлежит тем самым соседям. Приезжим, которые выбрались в Ленинград из деревень в конце двадцатых годов. Тонкие ситцевые занавески и глиняные горшки вместо фарфора — не единственное отличие от прошлых владельцев. «Рабочие ватники, валенки и трехдневные портянки, сохнущие на печи; запахи жирного сала и квашеной на зиму капусты, разносящиеся по квартирным коридорам, не смытые по привычке нечистоты в туалете — все это влекло за собой череду разногласий, доходящих до затяжных непримиримых конфликтов»- читаю я со стенда. Карикатуры на такие квартирные ссоры висят на стене в коридоре. Шарж, на котором женщина помешивает пельмени в кастрюле, довольно глядя на убегающее у соседки молоко, копии гневных записок жильцов друг другу.
В дверной проем дальше по коридору видны стены, обклеенные плакатами с Элвисом Пресли, пластинки с западной музыкой на низком столике. Это помещение — самое маленькое и узенькое в квартире. Из мебели — только кровать, столик, стеллаж и вешалка для одежды. Стенд на стене рассказывает: «Жизнь по одной крышей с соседом-неформалом зачастую отравляла существование прочим обитателям квартиры. Ночные гуляния шумной компании за стеной, рев музыки до утра, звон граненых стаканов.» — малоприятно, не находите? Это было своеобразной формой бунта против системы. Неформалы начали появляться во время оттепели 1950х годов. Молодые люди стремились достать где-нибудь пластинки с западной музыкой, выкройки западных фасонов. А их за это отчитывали на комсомольских собраниях и выгоняли из университетов.
Соседнее помещение — еще более бунтарское: бутылки из-под алкоголя, раскрытые книги, картины, репродукции, фотографии на полу и за диваном. «Вплоть до середины 80-х годов «другое творчество» было заперто в четырех стенах мастерской художника. В качестве такой мастерской, как правило, выступала скромная комната в одной из многочисленных ленинградских коммуналок». Посреди комнаты стоит массивный мольберт с как будто неоконченной работой. Андеграундный художник – вот, кто здесь «обитает». На тумбочке у дивана лежат пластинки Высоцкого, а на самом диване — гитара с нацарапанными названиями мест, где она побывала вместе с хозяином. Хочется взять ее в руки, потрогать царапины, но нельзя — музейный экспонат.
Жизнь в коммунальных квартирах, описанная на выставке — трудная, тесная, безвоздушная. Условия, в которых твоим личным остаются только комнатка три на пять метров и мысли в голове — это страшно. Но на коммуналки можно посмотреть и как на пласт культуры — о коммунальном быте писали Сергей Довлатов, Вадим Шефнер и Анатолий Рыбаков, пел Высоцкий. Да и сейчас еще никуда не ушел, ведь в Петербурге более семидесяти тысяч коммуналок все еще остаются не расселенными. Квартира, в которой сейчас живет моя семья, до нашего переезда тоже была коммунальной. Один из прошлых владельцев жил в ней пятьдесят лет — с самого детства. Когда квартиру расселили, и в нее въехали мы, он еще несколько раз приезжал — просто посмотреть и попрощаться с любимым домом, который не казался ему ни тесным, ни неудобным.