Лекция «Театр. Практика. Диалог» в рамках фестиваля «Театрология». Модератор — Кристина Матвиенко, куратор школы современного зрителя и слушателя. Разговор между Борисом Юханановым, режиссером, теоретиком театра, видео, кино и телевидения, художественным руководителем Электротеатра Станиславский и заведующим кафедрой зарубежного искусства в РГИСИ, Вадимом Максимовым, — о российской театральной критике.
Что вы думаете о российской критике?
Борис Юрьевич: Когда я первый раз столкнулся с театральной критикой (это было в 80-е), меня поразило, что театроведы смотрели не спектакль, а пьесу. Смотрели пьесу, воспринимали пьесу, обращали внимание, в первую очередь, на то, как эта пьеса ,была интерпретирована на сцене. У критики также было четкое представление о том, как «должно быть». Существовала русская трудноогибаемая, нацеленная на узкий формат восприятия система того, что такое «хорошо», а что такое «плохо». Но то, что происходило с актером на сцене никак не могло быть измерено простым «хорошо» или «плохо». Правда, критика почему-то говорила о персонаже: наблюдать она могла только поверхностно, в рамках мизансцены. Но глубокое потрясение, я испытал во второй половине 80-х годов, когда сделанные мною работы восприняли так, будто ставил их не я. Тогда я как бы встретился с таким типом мышления, которое, как мне казалось, было достаточно отсталым, но тем не менее, успешно «правящим балом».
Вадим Игоревич: Из того, что вы сказали, театральная критика, какой-либо функциональности не имела. Изменилась ли она с вашей точки зрения на сегодняшний день? Думаю, что не очень. Саму ситуации с 80-х годов можно оценить немного иначе. Что касается критики, тогда было еще не так плохо, как сейчас. Потому что, конечно, понимание того, что театр это не пьеса, возникло еще в самом начале 20-го века.
Но вопрос вот в чем. В моем представлении, спектакль заканчивается не на сцене, а в зрителе. Речь идет о зрительском восприятии, о разных уровнях рефлексии.
Б.Ю: Во время моего обучения во мне поселялся внутренний зритель по имени Эфрос. Я чувствовал как мысль становилась образом, интонация его мышления, присвоенная моим сознанием, оказывалась в отношениях со спектаклем. И в эту секунду я понял, что развитие «критика» во мне или «зрителя» во мне, связано с развитием этих внутренних образов. С течением времени внутри меня поселился целый зрительный зал. И тогда я стал видеть в критиках незримое пространство: тех внутренних персонажей, при помощи которых они смотрят на спектакль, живут в своей профессии. Я видел внутреннее «многоголовье» нашей отечественной критики, несущей спектакли «хором». Какая тут рефлексия? Это «хоровое действо»! Вот, куда переместилась критика к середине 90-х годов. Если воспринимать все их рецензии как «индивидуальные голоса», то можно, конечно, говоритть о деградации. Но если понимать, что это ноты для «хора», можно бесконечно ими восхищаться.
В.И: Можете ли вы зрительски воспринимать свои спектакли?
Б.Ю: Я всегда мог собрать зал (гипотетически) и манипулировать им. Этот внутренний зритель с масс-медиа был во мне с детства. В этом смысле я всегда очень точно знаю, какой ход я должен сделать, чтобы удержать зрителя. Это все в карме. Например, искусство делать жанр располагается в человеке до обучения, стоит только открыть свой генетический дар. Если ты можешь рассказывать человеку сказку так, что он, не отрываясь, будет тебя слушать — иди на Бродвей. Как это ни парадоксально, зритель — это слушатель, а не смотрящий. Его главное «загипнотизировать» во имя того или иного смысла. Ведь ублажать его я не нанимался. Либо ублажаешь себя, либо зрителя.
В.И: Но речь ведь идет не об ублажении зрителя.
Б.Ю: Речь идет об ублажении зрителя.
В.И: Я думаю, речь идет все-таки о понимании зрителя.
Б.Ю: Какое понимание? Вы его, что, произносите? Вы создаете зрителя. Вы только тогда им сможете манипулировать, если сможете его создать. Но тогда вам нужно выбрать, какого зрителя создавать. А ведь надо создавать массового зрителя. Индивидуального зрителя нет, есть только масса: «чудовище многоголовое», которое сливается в единый «хор» своего восприятия. И ты «индивидулаьный цап-царап», ненавидящий ублажение зрителей, жертвуешь будущим залом. Так, ты совершаешь акт выбора, акт созидания: создаешь зрителя и «чикаешь» его, оставляя себя в ситуации без зрителя.
А в 90-е годы я уже с удивлением начал смотреть на то, как масса трескается, лопается, как из нее просовываются наружу птенцы индивидуального восприятия, которые высвобождаясь из массы, плевались на то, что я делал. И критик уже не знал, что делать с таким зрителем. : все, что они писали ни шло ни в туды и ни в куды. А неоперенных птенцов-индивидуалистов становилось все больше. И в конце 90-х в начале 00-х, у них появилась возможность отражать индивидуальное восприятие театра. И настала «блоггерская революция». Именно они вернули театральное восприятие в норму художественного осязания времени, что не устроило «хоры». Произошло невероятное «квантовое столкновение». Вот, что происходит во времени. Здесь и сейчас. Мы имеем дело с квантами. «Хор» в этом случае мечтает заново родиться: стать свободными блоггерами. В какой-то момент они начинают петь о своих переживаниях. А театр в это время теряет для них свою значимость. Выход только один: позволить «хору» переродиться.
В.И: Значит ни то и ни другое критикой не является. Остается проблема зрительского восприятия. Существуют дополнительные формы рефлексии, которые осмысляют то, что делает режиссер.
Б.Ю: Я говорю о «квантах» в рамках волны, которую я соотношу с созиданием. Поэтому квантовое участие в современности, в первую очередь, проявляется в том, что начинают расцветать наивные формы отношений со зрителями, с авторами, с потребителями. Я еще раз хочу сказать, только выход из-под власти какого-то формата, может предзнаменовать будущее. Сухие страсти. Высохшая листва 21 века. Мы прикасаемся к ней и она рассыпается. Остается только стояние на территории разнообразия.
Вопрос из зала: Читаете ли вы критику на свои спектакли?
Б.Ю: С огромным удовольствием. Отношусь к этому как к стихам. Это для меня огромное удовольствие.
Человек из зала: Но ведь ее же нет.
Б.Ю: Ну, а вы ждете своего принца на белом коне?
Ч.И.З: Нет.
Б.Ю: А кто-то ждет…